За окном набирает силу холодный осенний дождь. Я молча смотрю, на тугие струи в свете оранжевых фонарей. Это красиво. Это похоже на сцену из старого нуар-детектива, на музыку Weather Report, и наверное еще на кучу утонченных вещей из перечня предпочтений выпускницы фил.фака.


Я сижу здесь, с чашкой приторно-сладкого ванильного капучино, который я не буду пить. Сижу, смотрю на дождь, и думаю, что наверное, играй тут Weather Report, я мог бы представлять себя героем нуар-детектива. И плевать, что расцвет нуара был за добрых двадцать лет до появления джаз-рока.
А еще, можно превращать свою жизнь в ад, чтобы почувствовать себя живым. Звучит как бред для кого угодно, но не для меня.

Когда мне было четырнадцать, я думал, что жизнь ужасна просто сама по себе. Ну или по крайней мере для меня. Раза три на дню я колебался между тем, чтобы считать себя непонятым гением, и ошибкой природы обреченной на выбраковку. Годам к шестнадцати я успел почитать книжек по возрастной психологии, и пребывал в уверенности, что “плохо” - это нормально для моего возраста. А потом я осознал, почему и зачем мне нужно страдать. И дверца в страну чудес захлопнулась.

Как только я уловил хитрость, все волшебство пропало, и я больше не могу поймать себя на эту удочку. До сих пор не знаю, почему мне это нужно. Прекрасно знаю зачем, однако где и как во мне появилось это увечье - для меня по прежнему тайна за семью печатями.

Сколько я себя помню - он был всегда. Даже когда я накручивал свои эмоции и чувства, как мне казалось до предела. Все мои многочисленные любви-всей-жизни, все мои мировоззренческие кризисы, нет-нет но все же казались мне буффонадой.

Полная драматизма влюбленность, в тринадцать лет, после которой я два года делал стоическое лицо героя аниме, притворяясь, что скрываю внутри себя какие-то там буйные чувства. Она началась с того, что едя в экскурсионном автобусе, я смотрел в лица девочек и думал “в кого бы мне влюбиться?”. Когда спустя пять лет я вспомнил и осознал это, то на полном серьезе засмеялся в голос.

И так было каждый раз. По большому счету не столь важно было: был ли я страшно в кого-то влюблен, переживал из-за того, что страшно перед кем-то там виноват, или даже просто ужасался тому, что кукл ручной работы - продают. Всегда где-то в глубине меня оставался смешливый чертик, который не верил мне. Разумеется, обычно, я предпочитал его не слушать.

А еще я панически боялся утратить человечность. Лет в пятнадцать-шестнадцать - это был один из самых больших моих страхов. Наряду с внушенными воспоминаниями.

Если мои чувства всю жизнь кажутся мне драмой, которую я постоянно придумываю сам для себя, то мои воспоминания больше всего напоминают воспоминания о нудном артхаузном французском фильме, начисто лишенном сюжета, сколь-нибудь внятной игры актеров, с ужасным светом, и звуком записанным на бытовой диктофон, который ты посмотрел со своими друзьями-хипстерами на ночном показе, за второй или третьей бутылкой вина.

Страх потери человечности со временем превратился в свою противоположность.

Когда я был подростком, возможность этой самой утраты человечности виделась мне практически в любом самокопании. Или даже в предложении успокоиться и прекратить истерить по поводу и без. Словно как только я пойму, как работают мои чувства, или хотя бы перестану позволять им переть из меня как из рока изобилия, я стану холодным и бесчувственным киборгом. Финал немного предсказуем, но большому счету, так и получилось.

Очень многие люди находят для себя обидной мысль, что они в сущности своей обезьяны с необычно развитым мозгом. Им хочется быть “живыми, трепещущими, мечущимися”, а ни какими-то там “социальными животными”, или, еще хуже, вонючими мясными механизмами.

Меня идея считать себя мясным механизмом - напротив успокаивает. Ведь в этом случае, не дающий мне покоя вопрос с эмоциями. Ведь если все мои страхи и влюбленности - ничем принципиально не отличаются от какого-нибудь дыхания или сердцебиения, то наверняка, я периодически их испытываю, но видимо плохо отдаю себе в этом отчет.

По крайней мере, я далек от того, чтобы считать себя настолько особенным, пусть даже эта моя особенность будет проявляться в таком вот фундаментальном дефекте. В конце концов, отсутствие эмоций, действительно гораздо лучше бы подошло какому-нибудь киборгу, синтетическому человеку, или еще какому-нибудь электрическому муравью. Но во-первых киборгов не существует, как бы там новейшее поколение дивных школьников-тонкиенистов не считало себя вампирами и эльфийскими принцессами, во-вторых, будь я киборгом, я ни за что бы не допустил мысли о том, что я киборг. И эта мысль несказанно меня греет. Практически так же сильно как мысль, что я ни в коем случае не являюсь героем нуар-детектива.

Моя слабая связь с собственными эмоциями, и с собственными воспоминаниями, несомненно расстраивает меня. По большому счету, можно сказать, что я слегка безумен. Я могу довольно хорошо маскировать это от окружающих, потому что отлично знаю, как и на что я должен реагировать. Я могу довольно легко маскировать это от себя, потому что довольно хорошо представляю, почему я должен реагировать так или иначе. Но иногда, я очень отчетливо понимаю, что все время словно бы наблюдаю этот балаган со стороны. Управляю собой, как будто героем компьютерной игры. По хорошему - это безумие. Единственная проблема - будь я сумасшедшим, едва ли я допускал, что я сумасшедший.

Но не будь я сумасшедшим, мне бы не казалось что я путаю сон с явью, и у меня бы не случалось обострений. И я бы не видел этих дурных снов.

Очень странные сны. Там нет каких-то особых событий. Но есть что-то похожее на лабораторию безумного ученого. Сталь, стекло, провода. Что-то, что кажется мне страхом, самым большим и ужасным страхом, страхом предвкушения жизни. Ритмичные пульсации переменного тока, графики, диаграммы, уравнения, схемы. И ртуть. Много ртути. Блестящей, переливающейся, выглядящей мягкой, доброй и уютной. Иногда мне снится, будто я плаваю в ней. Иногда, как она льется в меня. И всегда этот как будто бы страх предвкушения жизни.

Эти сны, должны бы пугать меня. Самым правильным было бы обсудить их. Лучше всего с каким-нибудь знатоком классического психоанализа. Свободные ассоциации - ровно то, что нужно, чтобы понять к чему они и зачем. Но я безумен, и эти сны - ни что иное как прямое следствие обострения этого безумия. Именно поэтому я сейчас сижу здесь.

Я сижу, и тереблю в руках английскую булавку. Безумная мысль, лишний раз подтверждающая мое безумие. Нужно увидеть кровь. Нужно почувствовать боль.

Я гляжу на свои пальцы из-под лохматой блондинистой челки. Я знаю, что у меня есть табу, на то, чтобы причинить вред себе. Поэтому мне страшно втыкать булавку в пальцы. Но я так же знаю, что я могу пересилить это табу усилием воли. И в то же время, прекрасно знаю, что буду откладывать это так долго, как смогу.

Я постоянно играю с собой в подобные игры. Сколько себя помню. Они могут быть сколь угодно сложными. Но по большому счету, я всегда вижу каждый свой ход. Всегда видел. Даже когда выбирал, в кого же из находящихся в салоне экскурсионного автобуса мне влюбиться. И уж тем более, я полностью отдавал себе отчет о происходящем, когда проснулся в холодном поту, с бешено колотящимся сердцем, как будто от панической атаки. И разумеется, когда я одевал плащ, я прекрасно помнил, что в кармане этого плаща уже год живет маленькая, позолоченная английская булавка. Я посмотрел в окно, и знал, что скоро пойдет дождь. И разумеется, я отлично представлял куда шел, утратив всякое чувство направления, и доверяя интуиции, как и полагается герою нуар-детектива. Все это ради того, чтобы сидеть сейчас рядом с чашкой уже остывшего, но по-прежнему приторно-сладкого ванильного капучино, слушать написанный через двадцать с лишним лет после расцвета нуара джаз-рок, и путая сон с явью теребить в руках английскую булавку, постоянно откладывая на потом то, зачем я сюда пришел.

Нарушить табу на причинение вреда себе. Почувствовать боль. Увидеть свою красную кровь. Успокоиться.

Потому что я прекрасно знаю, что ни киборгов, ни электрических муравьев, ни еще каких-нибудь синтетических людей - не существует. По крайней мере, эта мысль очень меня греет, ведь на самом деле - я совсем не герой нуар-детектива.